Балетмейстеры Мариинского театра
1917—1967
В 1934 году пушкинская поэма «Бахчисарайский фонтан» впервые обрела жизнь на балетной сцене. «Летучей тенью» мелькнула в прохладе роскошного парка гордая Мария, трепетно склонился перед ней влюбленный Вацлав, о пламенной страсти к Гирею поведала зрителю Зарема, перед вечно источающим слезы фонтаном замер грозный хан... Это был новаторский спектакль, созданный балетмейстером-режиссером Ростиславом Захаровым на музыку Б. Асафьева. Все в этом произведении — жест, движение, мимика, поза и, наконец, сам танец — направлено на раскрытие внутреннего мира героев, на глубоко осмысленную интерпретацию пушкинской поэмы. Р. Захаров добился удивительной слитности формы и содержания балета, передающего аромат пушкинских стихов. «Бахчисарайский фонтан» остается непревзойденным по завершенности и продуманности режиссерской экспозиции: каждый акт можно рассматривать как самостоятельную хореографическую новеллу, к тому же, концовки всех актов великолепны по психологической завершенности и эффектности.
В разное время любители «чистого» танца упрекали балетмейстера в том, что он в «Бахчисарайском фонтане» не всегда был изобретателен в создании новых движений и танцевальных па. Захаров, обращаясь к классическому танцу, воспользовался ограниченным кругом его выразительных средств. Но не это было главным для балетмейстера — он стремился создать танец не ради танца, не ради того, чтобы дать тому или иному исполнителю возможность блеснуть техническими возможностями, а для того, чтобы последовательно двигать действие и помочь артистам как можно глубже передать их переживания, эмоции. По словам исследователя, танец в «Бахчисарайском фонтане» Захарова был «...всегда «в образе»: танцует не артист такой-то, а герой разворачивающегося драматического повествования». (И. Соллертинский. Вперед, к Новерру! «Рабочий и театр», 1934, No 29.)
Благодаря творческим поискам Захарова и прогрессивным режиссерским и балетмейстерским принципам, использованным при постановке «Бахчисарайского фонтана», раскрылись новые грани дарования актеров как опытных, признанных, так и молодых, «определяющихся». Балет вскоре стал неотъемлемой частью репертуара большинства театров страны.
В 1949 году театр снова обратился к наследию Пушкина. На этот раз — к поэме «Медный всадник». И снова воплощение на балетной сцене судеб пушкинских героев досталось Р. Захарову.
На первый взгляд, произведение казалось малопригодным для балета, но драматург П. Аболимов сумел увидеть в поэме танцевальное «зерно», наполнить либретто многочисленными балетными эпизодами; в поэтической ткани стиха он почувствовал пластический рисунок хореографических образов, не ослабив при этом ни идейного замысла, ни исторически верного ощущения времени. Р. Захаров использовал различные стилистические приемы для передачи внутреннего состояния героев и характеристики эпохи, для создания контрастных образов великого и жестокого царя и маленького человека в сюртуке чиновника. Массовые пляски — русский народный танец и пляска шутов в порту — свидетельствовали о пристальном и глубоком изучении балетмейстером русского танцевального фольклора, о высоком художественном мастерстве его воплощения на академической сцене.
В новом балете Р. Захарова многое дышало необычностью, свежестью решения. Ничто не напоминало, например, в Евгении традиционного балетного героя. Робко и чуть скованно появлялся он нз-за портала сцены, ища глазами Парашу, обегал круг сцены, задевал кого-то нечаянно локтем и виновато извинялся. Затем шла встреча, дуэт-признание. По слова были робкие, тихие, «бесполетные»: ничего не было в них от возвышенных и поэтичных речей принца Зигфрида или воина Солора. И только во дворике дома Параши, вдали от чопорных и знатных, гуляющих по Сенатской площади, «выпрямлял» Евгений спину, становился веселым и общительным. Легки и высоки были его прыжки, энергичны и виртуозны вращения, динамичны поддержки. В сцене сумасшествия Евгения хореограф добился синтеза выразительной драматической игры с балетной пластикой. В стремительном беге раздавленного горем чиновника, в полных отчаяния прыжках угадывался неравный поединок разночинца с бронзовым великаном...
Балет, однако, не лишен недостатков: балетмейстер порой злоупотреблял пантомимой, причем не пластически-танцевальной, а обытовленной, свойственной скорее драматическому театру; иногда чувствовался и избыток сценических эффектов — наплывов, видений, дождей, волн, наводнений. Но эти просчеты не снижали эмоционального звучания спектакля. И лучшее свидетельство успеха постановки — ее долгая жизнь. Балет идет на сцене театра вот уже почти восемнадцать лет.
И. В. Ступников. «Созидатели танца», 1967 год